… Жила была бывшая фея Хельме. Однажды ей двоюродная прабабушка или троюродный прапрадедушка (не суть важно) оставил в наследство в чужой стране чудесный сад и небольшой дворец. Хельме с мужем Герасимом подумали, подумали и решили туда переехать. Хотелось им пожить в тиши и уюте, нервишки подлечить, отдохнуть, наконец, жизни порадоваться.
Герасим говорил Хельме – вот отдохну и снова стану легким, веселым, добродушным человеком. Хельме думала, отдохну и снова стану жизни радоваться, и колдовать снова смогу, да еще, может быть, и с удовольствием колдовать буду… Ну а перспектива увидеть Герасима отдохнувшим и жизнерадостным ей так просто голову кружила, пьянила и в мечты романтические увлекала…
Так они и сделали. Собрались да и поехали, и с собой щеночков своих любимых взяли.
Приехали во дворец и щеночков в сад выпустили. Щеночки бегают, резвятся, все им нравится тут. И травка мягкая, и роднички чистые, и деревья тенистые, и лягушки веселые прыгают… Просятся щеночки не уезжать обратно, а Герасим с Хельме тому очень рады, ведь и им обратно ехать не хочется. Так они и стали жить в том прекрасном дворце со своими щеночками.
Жили они, жили… Ели плоды из прекрасного сада. Иногда, утром и днем, пока щеночки в саду резвятся, экскурсии во дворец пускали. Вполне им хватало на жизнь денег от этих экскурсий, и проблем у них особых не было. Хотя Герасим, по-прежнему, скептически к проблемам относился, часто по старой привычке нервничал и ожидал самого худшего.
А это худшее все упорно не наступало и не наступало. Но он все ждал и ждал, и на всякий случай, при любой подходящей возможности на худшее настраивался… Однако и Герасим изменился. Стал подтянутым, спортивненьким, загореленьким…
Только вот озабоченность Герасима никуда не делась. И щеночки его, по-прежнему, боялись, опасались, и старались с ним дел своих не обсуждать. Боялись они его потому, что молчаливый был Герасим, в житейских да добродушных разговорах не участвовал, мнения своего не объяснял. А за баловство и проказы щенков, очень резко и сильно на них сердился, бывало, жестоко наказывал, а как-то даже и про Крымский брод напоминал.
Почему так делал Герасим он и сам не знал. Может потому, что так воспитывал своих щенков его отец, и потому, что также воспитывал своих щенков и его дед, а может быть и прадед, но этого уже только предположение… А может быть Герасим, его отец и дед не верили в любовь к щенкам из-за старой Барыни… И потому, всегда торопились сами пресекать все, что было похоже на тявканье по ночам…
Так или иначе, но Герасим с детства привык видеть мало любви к щенкам, и потому, каждая их шалость казалась ему, переполняющей чашу терпения… Хотя сам он очень любил своих щенков, все бы ради них сделал, последний кусочек всегда бы им отдал. И сам он очень хорошо знал, как горько быть беззащитным, тщетно пытающимся понравиться своим хозяевам, щенком.
Очень расстраивалась Хельме из-за грубого отношения Герасима к щенкам. Много сил тратила на их защиту. Однако никак не примирялся Герасим с более мягкими методами воспитания щенков, и продолжал настаивать на своем, пока и Хельме не стала пользоваться некоторыми из его методов
. Однако, некоторые – не значит все. И противостояние между Хельме и Герасимом продолжалось.
Бывало, очень ненадолго, Герасиму удавалось становиться добродушным и ласково со щенками обходиться. Иногда, переживал Герасим сильно, и много раз просил он Хельме – ты же добрая фея, ты все можешь – заколдуй меня, и я стану лучше. - Заколдуй меня поосновательнее или ты не хочешь мне помочь… И Хельме старалась и так, и сяк, но у нее не получалось. Может быть, потому, что чары старой Барыни были сильнее, а может быть, потому, что колдовство от колдовства не спасает. А может быть, потому, что сила колдовства обратно пропорциональна силе сопротивления заколдованного. А может быть потому, что Хельме была уже бывшей ни на что не способной феей.
Хельме отдохнула, расцвела, Герасиму стала еще больше нравиться. И самой ей жить гораздо приятнее и интереснее стало. Да и за щеночков она была рада. Щеночки выросли, окрепли, веселее и смелее стали. И еще один малюсенький веселый щеночек у них появился. Старшие щеночки полюбили малыша, играли с ним весело-весело, так, что маленький повизгивал от удовольствия.
Много времени и внимания требовал малыш у Хельме. И Хельме перестала просить Герасима, то дворец подремонтировать, то деревья пересадить, то покрасивее принарядиться… И Герасим решил, что раз Хельме так плотно занята, то, и он пока поплотнее поработает. А может быть, не в Хельме дело. Может быть, постоянное ожидание неприятностей подталкивало Герасима к круглосуточной обороне.
Стал он все свои силы тратить на расширение и укрепление своего бизнеса. Застелил брезентом поля и высалил на них алюминиевые огурцы. У него уже давно в теплицах подрастали опытные образцы разных сортов огурцов. Теперь можно было приступить к изучению урожайности и востребованности на рынке каждого сорта. Стал Герасим безотрывно занят.
Часто по ночам пилил огурцы и алюминиевой стружкой засыпал, пытающихся заснуть Хельме и крохотного щеночка. Однажды Хельме не выдержала и заставила Герасима перенести работы в сад. Герасим перебрался в сад. И уже почти перестал спать, общаться, бриться, забросил семейные застолья (вернее, не подхватил инициативу, у временно неспособной их организовывать, Хельме), забросил семейные традиции, и не стремился ничем никому помогать, пока не наседают…
Посреди сада построил Герасим высокий, окружающий его поля, забор. Никто не видит, чем занят Герасим, никто не знает, что он там делает. И не было у этого забора калитки. Не было потому, что Герасим строил забор, просто складывая по периметру вокруг себя обрезки брезента, банки и коробки с огурцами крашеными, мореными, пилеными, рваными, струганными, бракованными и т.п. Сам Герасим просто перепрыгивал, когда входил или выходил со своей территории. Часто он сквозь щели в заборе поглядывал на щенков, на дом и на Хельме, но, обычно, тогда, когда это не мешало основному процессу.
Старшие щеночки старались оббегать забор стороной. А маленький, бывало, прибегал и задорно тявкал. Иногда Герасим мог оторваться от процесса, целовал щеночка, брал к себе на территорию и показывал ему разноцветные музыкальные огурцы. Иногда, не отрывался и делал вид, что не замечает щеночка. Щеночек старался пробраться сквозь завалы, и это уже сердило Герасима.
Герасим работал. Он на деньги, полученные от экскурсий и на те, что случайно откопал маленький щеночек в саду, закупал алюминиевые семена, технологии, брезент и трактора. Выращивал и продавал огурцы. Часть денег от этого он тратил на закупку новых семян, а часть на возвращение старого долга. Он бы мог, наверное, и напрямую частью денег от экскурсий уменьшать старый долг, и возможно, это было бы не менее эффективно, но тогда бы не развивался бизнес Герасима. А Герасим хотел создать себе прочную основу под ногами.
С одной стороны в этом нет ничего плохого, всегда лучше жить своим трудом и от себя самого зависеть. С другой стороны Герасима подгонял страх, он по старой привычке нервничал и ожидал самого худшего. Казалось Герасиму, что дворец вот-вот развалится, а сад вот-вот погибнет и жить сразу станет негде и не на что. И что в такой ужасный момент очень пригодился бы прибыльный бизнес, а его пока нет! И сейчас нет! И через секунду – нет, и через пять минут – еще нет!!! И потому торопился Герасим не щадя своих сил и отношений в своей семье.
Снились Герасиму по ночам кошмары, как он сильный и отважный, то из пожара свою семью спасает, то из наводнения…
А Хельме снилось совсем другое. Что живут они в пожаре или в наводнении. Что радости жизни из года в год остаются за бортом. И что, может быть, Герасим совсем не чародей, как ей когда-то показалось. Может быть Герасим, как Герасим, навсегда останется верен старой Барыне, и будет невзыскателен, непритязателен, угрюм, замкнут и по рабски трудолюбив. Что и из нее он рабу вырастить стремится, т.к. нет у нее сейчас никакого свободного времени для самой себя, и поспать она спокойно давно не может, а муж никакой помощи не предлагает. И даже от ожиданий таких оскорбляется, т.к. он постоянно еще более загруженный, невыспавшийся и изнуренный…
Кроме того, как–то не хотелось Хельме огуречных денег. Может оттого, что ни про огурцы, ни про плотное самоустранение из семьи, Герасим с ней не советовался, ничего не объяснял. И все, что она про огурцы знала, было основано на разглядывании забора и на почти односложных и возмущенных ответах Герасима. Победный огуречный марш, наверное, показался бы ей обидным похоронным семейным маршем.
Мечтала Хельме о совсем других отношениях. Хотелось ей вместе с Герасимом воспитывать детей. Жить не потом, а сейчас. Доверия и уважения хотелось. Хотелось, как только малыш подрастет, переехать в большой город и снова начать колдовать на пользу семье и людям.
Ну вот, что написалось – то написала…
Герасим, заранее извиняюсь, если я тебя чем-то задела или обидела, я совсем этого не хотела. Amicus Plato, sed magis amica veritas.